| Главная | Информация | Литература | Русский язык | Тестирование | Карта сайта | Статьи |
Скрябина Т. О поэтике «детского» Хармса

Оригинал: https://news.1september.ru/nsc/1999/no43_1.htm

Наше время отличается интересными педагогическими открытиями в области литературного образования. Об одном из них рассказывает учитель Татьяна СКРЯБИНА. Она считает, что в начальной школе ученики способны открывать секреты реального искусства поэзии Даниила Хармса.

Творчество этого поэта, а именно «детские» стихи полны неожиданностей, загадочных случайностей. Это близко ученикам-«почемучкам», начинающим исследователям литературы. Один из любимых детских поэтов поможет детям и учителям по-новому осмыслить художественный поэтический образ.

Сегодня подробно исследуются истоки и эстетика «реальной поэзии» и «взрослой прозы» Хармса. А вот о «Хармсе — детям» написано и сказано чрезвычайно мало. Хотя дети любят и неизменно цитируют строки из его стихотворений «Иван Иваныч Самовар», «Плих и Плюх». Литературоведы склоняются к тому, что сотрудничеством в детских журналах «Еж» и «Чиж» поэт вынужден был зарабатывать себе на жизнь — что, впрочем, не помешало ему заложить основы детской поэзии и стать классиком. Чем же в действительности была детская поэзия для автора «Старухи» и «Случаев»: потребностью, любовью, необходимостью? Вероятно, и тем, и другим, и третьим. Отсюда вполне закономерный вывод: если хочешь познать Хармса — читай «Ивана Топорышкина».

Даниил Хармс прославился как создатель особого стиля и неутомимый экспериментатор. Своеобразие его внешности (цилиндр, монокль, необыкновенный красный пиджак) отмечали все современники. Не говоря уже о поведении, о той игре в Хармса — Дармса — Чардама — Шустерлинга, которую вел этот чудак: то пройдется на четвереньках по издательским коридорам, то перевернет вверх дном редакцию «Чижа», то устроит блестящую буффонаду, розыгрыш. В литературном мире Хармса тоже действует закон непривычки к существованию. Из всех человеческих действий более других он любил ходьбу и бег. Самое распространенное слово в его детских стихотворениях — «шел».

Доедая с маслом булку,
Братья шли по переулку.
Я шел зимою вдоль болота...
Из дома вышел человек:
Шел по улице отряд:

Движением, как правило, отмечено у Хармса первое четверостишие — с него начинается пребывание человека во вселенной. Если герой не идет, то он бегает, летает, скачет, несется. Одно из своих стихотворений Хармс так и озаглавил: «Все бегут, летят и скачут». Самая увлекательная игра — игра в автомобиль, почтовый пароход, советский самолет («Игра»). Несчастье, потеря — там, где утрачивается эта способность к перемещению. Кошка несчастна от того, что «сидит и ни шагу не может ступить».

Хармс, мастер «сотворения» неожиданных противоположностей, находит противоположность движению в мысли. Думанье равноценно остановке, оно прерывает праздник бега. И сколько бы герой ни думал («думал-думал, думал-думал»), ему не объяснить загадочного появления тигра на улице. Вообще думать у Хармса удобнее всего, «сняв очки», то есть на время отключившись от реальности, к которой у создателя реального искусства было особое почтительное отношение. «Очистить предмет от шелухи литературных понятий», посмотреть на него «голыми глазами» — такова установка ОБЭРИУ — «Объединения реального искусства», — в которое наряду с Введенским, Заболоцким, Вагиновым входил Даниил Хармс. «Нет школы более враждебной нам, чем заумь. Конкретный предмет делается достоянием искусства», — гласила декларация обэриутов. Герою Хармса важнее видеть, чем думать. Многие его произведения немыслимы без картинок:

Вот перед вами мой хорек
На странице поперек.

Или:

Вот перед вами семь картинок. 
Посмотрите и скажите, 
на каких собака есть, 
А на каких собаки нет. 

Всевозможные оптические приборы — очки, телескопы — сопровождают человека в его путешествии по жизни, что, увы, не спасает от оптического обмана. Любимый Хармсом цирк — тоже своего рода разновидность зримого, увиденного, того, что «вот перед вами».

Хармс уважает число, его пифагорейскую суть, и многие его произведения сходны с арифметическими задачами или учебниками по математике ( «Миллион», «Веселые чижи» и др.). Кстати, Хармс тут не был одинок. Близкий обэриутам Николай Олейников прямо признавался: «Все хорошие писатели графоманы. Вероятно, я математик». Однако примеры на вычитание, в отличие от Олейникова, в детской поэзии Хармса искать бесполезно. Его увлекает сложение: «сто коров, двести бобров, четыреста двадцать ученых комаров». Это не какое-нибудь случайное нагромождение, а цирк Принтинпрам, сорок четыре стрижа «объединяются» в квартиру 44 и т.д. Хармса захватывает непрерывный процесс конструирования, собирания домов, цирков, квартир из цветных кубиков действительности.

В реальности для него важны вещества: керосин, табак, кипяточек, чернила. Старушка покупает чернила, Каспер Шлих курит трубочку, Паулина проливает керосин. Большинство «Случаев» заворачивается вокруг того, как кто-то (фамилия, имя, отчество) отправляется в лавку за насущным. Вещества осязаемы, конкретны, знакомы всем детям. Вновь напрашивается сравнение с Олейниковым, у которого вещества использует натурфилософ, «служитель науки», как символ разных таинственных превращений и взаимодействий. В поэзии же Хармса они существуют подобно тому, как в фильмах Тарковского льется молоко, — в напоминание о простой сути.

Разрыв с сутью всегда отмечен абсурдом. У Хармса абсурд особый — он напрямую связан с «минимализмом действия». Чем незначительнее, мельче действие, тем глобальнее его непредсказуемые последствия. Король пьет чай с яблоками, разбойник вскакивает на лошадь, кузнец ударяет молотком по подкове — эти простые движения порождают на свет целую череду происшествий («Сказка»). Однако абсурднее всего здесь возвращение на круги своя, в исходное положение: разбойника вновь водворяют в тюрьму, кузнец продолжает ковать подкову.

Необычаен и облик хармсовского персонажа. Часто его зовут полным именем, например, Карл Иванович Шустерлинг. Мы привыкли, что круглый — это дурак, полный — это идиот, но Хармс вносит свои коррективы. У Хармса круглый — это человек, близкий родственник воздушного шара, мыльного пузыря, колечка дыма. И будь любезен — называй его полным именем.

Всем известно стихотворение «Что это было?». Но зададимся иным вопросом: кто это был?

Я шел зимою вдоль болота 
В галошах, в шляпе и в очках:

Если вдуматься, то на герое Хармса и не было ничего, кроме галош, шляпы и очков. Ведь покидающий дом остается голым, беззащитным перед миром тумаков, пощечин и старух. Последнее спасение — в шарме, в том, чем человек увенчан, как шляпой. Сам Хармс прекрасно знал о тесной связи, существующей между шармом и вредом, что и подчеркивал в своем псевдониме. Сегодня тема полезного и обаятельного вреда находит свое продолжение в детской поэзии Григория Остера. Корни «Вредных советов», без сомнения, — в хармсовских землях.

Кстати, о землях. География Хармса — под стать его биографии. Даже самая мрачная, тяжелая сторона жизни как бы сдвигается в сторону осветления, веселой игры. Герой идет вдоль болота — и вдруг оказывается у реки:

Я шел зимою вдоль болота:
Вдруг по реке пронесся кто-то:

Вообще про землю Хармса можно с уверенностью сказать лишь одно: она вертится. Порой над ней проплывают воздушные шары, вслед которым люди машут предметами домашнего обихода: палками, булками, стульями. Вслед воздушным шарам люди шелестят. Ими лечатся кошки (рецепт смотри в стихотворении «Удивительная кошка»). Скучно быть просто «жильцом» — или котом, или чижом, — не помнящим родства с шаром — цветным пузырьком воздуха в небе над мостовой. «Не смешивай чистоту с пустотой», — записал Хармс в своем дневнике, и сам никогда не смешивал. Вот летит пустой воздушный шар, но это только иллюзия, обман: пуста чистая мостовая, а шар полон воздуха, праздника, жизни. В нем — настоящий дом человека, где он с лампой и с трубочкой, а не с палкой-булкой-тумбой:

По вторникам над мостовой
воздушный шар летал пустой.
Он тихо в воздухе парил,
в нем кто-то трубочку курил,
смотрел на площади, сады,
смотрел спокойно на среды,
а в среду, лампу потушив,
он говорил:
- Ну, город жив!

Хармс, вероятно, знал секрет реального искусства. Такого, от которого все поют, летят и скачут. Или пускают на радостях воздушные шары. Или: Чем подтвердить? Сегодня, как и 60 лет назад, Хармс — любимый поэт детей. Этих великих ценителей реального.

В начало страницы Главная страница
Copyright © 2024, Русофил - Русская филология
Все права защищены
Администрация сайта: admin@russofile.ru
Авторский проект Феськова Кузьмы
Мы хотим, чтобы дети были предметом любования и восхищения, а не предметом скорби!
Детский рак излечим. Это опасное, тяжелое, но излечимое заболевание. Каждый год в России около пяти тысяч детей заболевают раком. Но мы больше не боимся думать об этих детях. Мы знаем, что им можно помочь.
Мы знаем, как им помочь.
Мы обязательно им поможем.